Шестеро предпринимателей анализируют историю своего успеха на пороге личного и профессионального краха

1991 (запись первая)

–Парни, началось.
Старый бросил карты и резво вскочил со стула, Бульд красноречиво взглянул на Бёрна, и все трое перешли из кухню в гостиную, где уже в кресле перед телевизором сидел Егор. На экране по красной ковровой дорожке под торжественные звуки труб поднимался на сцену Борис Николаевич Ельцин в синем костюме и красном галстуке.
– Ну чисто как пионер, – восхитился Бульд.
– Он и есть пионер, – ответил Егор. – Ему предстоит строить новую страну.
«Граждане Российской Федерации, клянусь, при осуществлении полномочий Президента Российской Советской Федеративной Социалистической республики, соблюдать конституцию и законы РСФСР...», – доносился из динамика зычный голос, – «…и добросовестно выполнять возложенные на меня народом обязанности».
– А мне всегда Ельцин нравился, – зевнув, сказал Бёрн. – Хотя на самом деле все равно кто, лишь бы не коммунисты.

– Есть такая старая московская традиция – за всю страну решать, кого ей в президенты, – сказал Классик.
– Да уж.
– А он вообще откуда, московский?
– Да нет, откуда-то с Урала.
– Смотри, а Горбачев со Ставропольского края, – заметил Бульд. – Из глубинки лезут все в номенклатуру.
– Слышали анекдот про Михаила Сергеевича? Типа он приехал в Ленинград, шутит: ну, как живете, товарищи? – Хорошо живем, – шутят в ответ колхозники, – засмеялся Старый, но никто юмора не оценил.
Бульд продолжал гнуть свое:
– Амбиций, похоже, у них больше. Ни при коммуняках, ни при новой власти, смотрите, питерских и московских особо не видно.
– Да, да, – с расстановкой ответил Классик. – Что коменданты в общаге, что старосты группы… Все понаехали.
– Ну нас то политика особо не интересует, главное, стать богатыми. А если станем, то и политиков ручных будем иметь, – сказал Бульд. – Помнишь,

как в «Крестном отце»?
– Ага… – Старый не помнил, но добавил. – Теперь будем зарабатывать. У меня хорошие отношения с замом Собчака.
Бёрн засмеялся:
– Не хотел бы я жить в стране, которой вы будете управлять.
– Чего это? – одновременно вскинулись Бульд и Старый. – Ты бы жил в шоколаде.
Я смотрел на нас и думал, неужели мы когда-то изменимся? Понятное дело, уйдет румянец с щек Бульда, мои кучерявые волосы поседеют и поредеют, возможно даже мускулистые руки Буха усохнут, но других изменений попросту не может быть. Мы навечно останемся друзьями, готовыми прийти друг к другу на помощь, умными и веселыми, самыми лучшими.
А Ельцин тем временем продолжал:
– Достойная жизнь не даруется свыше и не наступает сама собой. К ней невозможно прийти, построившись в колонны и слепо выполняя приказы сверху.
– Хорошо начал, кстати, ‒ сказал Бёрн и сощурился.
‒ Главное, чтобы плохо не кончил, ‒ добавил

Классик.
Старый усмехнулся:
– Эх, влажные мечты оппозиции.
– А зачем мы это смотрим, а? – не унимался Бульд, которого подмывало продолжить игру. – Посмотрели и хватит. Его и на кухне отлично слышно.
Егор просмотрел все выступление молча и только в конце сказал:
‒ Я тоже буду президентом, парни.

1993 (запись, как мы чуть не умерли)

Синагога на Лермонтовском проспекте была нам хорошо знакома. Обычно мы ездили сюда по праздникам: тут во внутреннем дворике собиралась толпа, нам нравилось, что в шаббат по головным уборам девушкам было сразу видно, замужем они или нет, – но в этот раз мы приехали по другому поводу. Время перевалило за полночь, и мы с Бульдом, стараясь не моргать, всматривались в лобовое стекло. Видимость была нулевая, синагога освещалась только двумя полуразбитыми желтыми фонарями, фары нам пришлось приглушить; в полумраке отсвечивала только широкая спина Михеича, две другие фигуры отступили в тень.
– Ты хорошо их видишь?
Бульд поправил очки, прищурился:
– Вообще не вижу, но вроде торгуются.
– Отличное нашли место, – пошутил Бёрн.
Мы на новеньком Бульдовском Мерседесе зеркально-белого цвета покупали у Синагоги стволы. Бульд за рулем, Бёрн рядом, а вся машина у нас в налике: только получили деньги с СКК. Пока

нашего богатства не хватило бы, чтобы купить личную пятидесятиметровую яхту (как сейчас у Классика), или целый остров в Тихом океане (как у Президента), но по питерским меркам мы просто купались в деньгах.
– Как думаешь, долго еще?
– Наверное. Только ведь начали.
Михеич ни с того, ни с сего вдруг размахнулся и всек стоящему справа. Тот упал, а наш, эффектно развернувшись, понесся к машине.
– Заводи, – среагировал Бёрн.
Михеич влетел на заднее сидение и завопил:
– Гони, Бульдик! Подстава!
Мерседес сорвался с места, за ним увязалась Волга.
– Кто это? Кто это? – высматривает Бульд в зеркало заднего вида.
– Комитетские, – сказал Михеич. – Я сразу просек, уложил одного, забрал пистоль.
Он покрутил у лица Бёрна пистолетом, Бёрн отобрал его и стал рассматривать.
– Ехать куда?
– Выходи на набережную.
Бульд едет аккуратно, боится свою новую машину разбить, конторские быстро приближаются.

– Ой не люблю я, когда ты за рулем, Бульд, – сказал Бёрн. – В Ольгино надо валить, потеряемся там.
– На другую сторону тогда.
– Не могу, – Бульд обреченно смотрит, как разводится мост Лейтенанта Шмидта.
– Да езжай ты, до следующего, – гаркнул Михеич.
Бульд жмет на гашетку.
– Что они так несутся? Волга же.
– У них тачка форсированная, – сказал Михеич.
Сокращается дистанция до Дворцового моста, но и этот начинает быстро разводиться. Михеич смотрит на часы:
– Дергай до Литейного, еще две минуты.
Мы подпрыгиваем на крутом мостике через канальчик около Летнего сада, пролетаем метров восемь. Бульд ойкает и морщится, машину жалеет, Бёрн сочувственно хлопает его по плечу.
Фискалы прыгают за нами.
– Вытри мои очки, – попросил Бульд, сам не смея оторвать взгляд от дороги. Он смотрит то в зеркало заднего вида, то вперед, то на дергающуюся стрелку спидометра. Очки болтаются на кончике носа, почти падают. Километров сто двадцать гоним.

С заднего сиденья звонит телефон Михеича, из трубки слышится надрывающийся женский голос.
– Температура у Артема не падает, слышишь? Она уже под сорок, Миш.
Михеич молчит, потом орет:
– Элла! Что я блядь сейчас должен сделать??? Вызови врача, женщина! У тебя куча бабок в сейфе. Все. Айболита нашла ё-мое, – опустил антенну и отбросил трубку в сторону. – Гони, гони.
Видим спасительный Литейный мост, а там в самом конце гостиница «Ленинград».
Бульд, уже белый как его Мерседес, вцепился в руль, смотрит безумными глазами на Литейный, который начинает разводиться. Мы все перестали дышать и, уверен, каждый из нас ощутил острое чувство надвигающейся антропологической катастрофы.
– Езжай,Бульд, не останавливайся.
Одна часть моста уже серьезно поднялась. Разогнавшись, мы сносим защитные барьеры и несемся к обрыву. Цинизм мусоров не знает предела, но тут видно и у мента сработало человеческое: он нажимает экстренную кнопку возврата моста – наша половина начинает

1982 (запись про пластинки)

Понедельник начался необыкновенно.
–Есть отличная идея, ребят, – сказал Старый. – Один знакомый в «Ленинградском доме грампластинок» готов сбывать мне винил по два рубля пятнадцать копеек. Вот пока дал на реализацию. – Он деловито открыл папин коричневый портфель и достал пачку новехоньких гибких пластинок в цветных картонных обложках: Кис, Битлы, Элис Купер, Бони М, АББА, – Смотрите, даже «Вокально-Инструментальные Ансамбли мира есть».
Гейбух подцепил и вытащил самую нижнюю картонку в ярко-зеленых разводах на белых кругах:
– А это еще кто?
– Как кто? – Старый выхватил грампластинку из его рук и посмотрел название. – Яак Йола.
– Ни о чем мне не говорит, – сказал Егор.
– «Я рисую, я тебя рисую, сидя у окна», – начал петь Старый, широко открывая рот и показывая рукой то на стул, то на окно.
–Аааа, – изобразил понимание Егор.
Старый продолжал:

– «Я тоскую, по тебе тоскую ла-ла-ла-ла, должна ты знать».
– Понял, понял, – он махнул рукой.
– Так вот, мы можем продавать их по четыре с половиной, а то и по пять рублей, – когда Старый был чем-то увлечен, слюни брызгали у него изо рта во все стороны. – Сами считайте навар!
Егор задумался:
– Каждый плюс/минус может продавать по десять пластинок в неделю, и того – около ста, ста двадцати рублей в месяц.
– Тем более, я – капитан команды КВН, меня все знают, – сказал Старый.
Бизнес пошел не то, чтобы бойко, но деньги начали водиться у всех. Такую же махинацию провернули с Ленинградским домом книги. Лучше всех продавал пластинки Бёрн, у него были приятели со всех курсов и вскоре многие знали, что у еврейских мальчиков из сто десятой группы можно купить любой музон.
Все закончилось, когда на выходе из института к нам подошли неприятного вида три бугая.
– Эй, вы, да вы, – смачно пробасил нечесаный блондин, судя по всему, их главарь. – Это вы что ли,

еврейская босота, пластинками торгуете?
Мы все молчали, даже мощный Гейбух струхнул. Бёрн выступил вперед и сказал невпопад:
– Есть пластинки.
Мы замерли в благоговении: Бёрн всегда был у нас самым смелым и умным.
– Сейчас я эти пластинки у вас забираю. Все до единой, поняли, босота? И чтобы каждый месяц нам по три, – главарь посмотрел на своих дружков, – нет, по четыре пластинки отдавали.
Мы по-прежнему молчали. По сосредоточенным лицам было понятно, что каждый в голове быстро считал потери, которые мы понесем, если сейчас, за просто так, отдадим всю партию пластинок. Прагматичный Егор уже успел прикинуть годовой убыток от ежемесячных поборов.
– Пошел ты в жопу, – вдруг крикнул Бульд. И Гейбуху от Бульдосвкой дерзости стало вдруг так спокойно и весело, что весь страх отступил; тогда он выпятил грудь и своим фирменным басом на четком идиш сказал:
– Поцелуй меня в зад.
Старый тоже встрепенулся:
– Четверо против троих. А если мы сейчас сюда

всех евреев ЛИИЖТА позовем, будет четыреста четыре против троих.
А Гейбух вдобавок внезапно стал громко шептать:
– Барух ата Адонай Элохейну, мелех ха'олам…
Эта была наша вариация на тему: один за всех и все за одного. Дружок главаря пихнул его, оторопело таращившегося на нас, в плечо:
– Пойдем отсюда, а? Припадочные жиды какие-то.
Мы даже не верили, что отскочили.
– Наверняка их подослал Василий Прокопович, который и продал мне пластинки, – сказал Старый.
Егор кивнул:
– Тоже так подумал. Головняк, но на этот раз выкрутились.
– Выкрутились, потому что я – капитан команды КВН, – с гордостью повторил Старый.

1992 (запись про то, как все начиналось)

Сауна находилась в гостинице «Береста» в Новгороде. Гостиница привлекала туристов, в первую очередь, своим огромным рестораном на первом этаже, поскольку-постольку там был шикарный шведский стол. Надо сказать, что после того, как наша компания посетила завтрак два дня подряд, руководству пришлось прикрыть лавочку за нерентабельностью. Поэтому теперь мы ездили туда в сауну.
Сухой жар проникал через нос, и Старый закашлялся.
– Так вот, – тяжело дыша, продолжал Бёрн. – Мы все время крутились по схеме «купи–продай». Так всегда: купля совершается ради продажи, а продажа ради купли, но это замкнутый круг.
– Круговорот денег в природе, – пожал плечами Президент. – Это главный принцип рыночной экономики – стоимость меняет форму с денежной на товарную и обратно.
– Да, – согласился Бёрн. – Только что будет, если мы выйдем из товарообмена и как бы встанем и над покупателем, и над продавцом. Нас же не

единичная прибыль интересует, а ее неустанное движение.
– Поясни.
Бёрн сделал довольное лицо и объявил:
– Мы можем сдавать в аренду оборудованные места! Как бы вещевая ярмарка под крышей.
Оборудованные? – не понял Старый.
– Поставим столы из ДСП, вешалки, вот, считай, и оборудовали, теперь можно сдавать в аренду. Я видел подобное в Москве: коридоры, куча вешалок… челноки стоят и продают все.
– Все – это вещи? – уточнил Бульд.
– Вообще все: кожаные куртки, меха, сапоги, кроссовки, джинсы… адидасы, ковры, попкорн в кулечки насыпают. И техника есть, любая, «Sony», «Panasonic», «Supra», даже видеомагнитофон «Sharp» стоял за четыреста девяносто долларов. У меня Олька такой хочет. Понимаете, московская ярмарка будто говорит: «Спасибо, что зашел за дубленкой своей жене, но посмотри еще и на эту прелестную шубу для своей любовницы». Они показывают покупателю буквально весь ассортимент, предлагают ему выбор: вот ряды вдоль, вот поперек, все просто. Крышуют это

чеченские бандиты, и только одно такое место в Москве приносит минимум по тысяче долларов в месяц.
– Почему в долларах? – удивился Старый.
– Да потому что рубли совершенно непонятное явление, – ответил за Бёрна Президент, обтирая мокрое от пота тело руками. – Экономики нет, закона нет.
– Как нет? – возразил Бульд. – Есть у нас особый закон, бандитский.
Все трое замолчали, тишину нарушил Старый:
– Получается, мы кардинально меняем курс развития компании.
– Верно.
– Идея неплоха. Как бы ты оценил риски?
Бёрн задумался:
– Как всегда… примерно пятьдесят на пятьдесят.
– Ребят, а как быть с местом?
– Купить землю и строить – это не вариант, у нас бюджета нет. Только если аренда, – сказал Президент.
Бёрн кивнул:
– Конечно, у меня есть на примете два объекта в черте города: здание кинотеатра ближе к центру, и

спортивно-концертный комплекс на юго-западе. Проблемы с обоими.
– Что за проблемы?
– За кинотеатр город просит астрономическую сумму, а СКК находится на территории Малышева, – сказал Бёрн.
Александр Малышев был один из крупнейших криминальных авторитетов Санкт-Петербурга, имел свою ОПГ, курсировавшую по городу, охраняя подконтрольные точки и собирая налог. Последние пару лет он довольно успешно пробивался в солидные бизнесмены.
– Так возьмем его в долю, – предложил Бульд.
– Рассматривается, – с расстановкой сказал Президент.
Уже на следующий день мы, щурясь от утреннего солнца, смотрели на крупнейший в Петербурге комплекс, который гордо назывался СКК им. Ленина. То было монолитное бетонное кольцо в стиле неоконструктивизма на проспекте Юрия Гагарина, 8.
– Чистый Колизей, – сказал Классик.
– Мощно, – согласился Михеич. – Что с ценой?
– Цена нам нужна ниже низшего предела, – добавил

Классик.
– Уже озвучили сумму.
– Так это была первая цена, без битья, – сказал Михеич.
Мы заржали, а Бёрн забегал и замахал руками:
– Смотрите, вон в круговом фойе второго яруса можно сделать вещевую ярмарку. Вот здесь, у центрального входа, повесим вывеску, плакаты там всякие, тут вот касса… можно сделать входную плату – по десять рублей с человека…
– Ребят, но тут пусто. Ни тени одного человека, – сказал Бульд.
– Ты на часы смотрел? Все, кто мог, уже на работу ушли, дети в школе, бабули по домам сидят.
Президент задумчиво сказал:
– Мы должны уложиться в двадцать тысяч долларов.
Мы уложились в тридцать тысяч долларов, оборудовали целых двести двадцать мест для продажи вещей и стали ждать наплыва людей – первая в Санкт-Петербурге крытая вещевая ярмарка открылась третьего декабря. Директором СКК в то время был настоящий сибиряк, и первую неделю ожидания он заставлял Бульда и Бёрна пить

водку каждый день, непременно с чувством, закусывая пахнущими зразами: «Давайте, ребята, еще по одной. Не позорим нацию». Еще через две недели стало ясно, что в среднем мы можем рассчитывать не более, чем на две тысячи посетителей в день: это шло вразрез со всеми запланированными расчетами и было смерти подобно. Бульд был в растерянности, Старый откровенно паниковал.
– Чего делать, ребят? Мы так долго не протянем.
– Спокойно, парни. Я думаю, – ответил Президент.
– Наших денег хватит еще на двадцать пять, тридцать дней, не больше – сказал Бульд.
– Тают денежки, – схватился за голову Старый.
– Нужна реклама, – сообщил Президент.
– Это ясно. У нас она есть.
– У нас она не работает. Скоро восьмое марта, нужно пустить бегущую строку на телевидении.
– Это очень дорого, – задохнулся Старый.
– Необходимо, – сказал Президент.
– Можно пустить бегущую строку между сериями «Рабыни Изауры», – сказал Бульд.
– Неплохо, – одобрил Президент.
– Да вы знаете, сколько это стоит?

– Мы же не рекламный фильм снимаем. Строка, я думаю, будет стоить порядка пятнадцати – двадцати тысяч долларов.
– Сколько?! Да мы разоримся!
– У нас другого выхода нет, – сказал Президент. – Иначе через месяц мы просто закроемся.
– Давайте рискнем.
В девяностые только определенные люди могли получить доступ к большим деньгам, потому что банки давали их под огромные проценты. Какие-то деньги у нас были, к этому моменту каждый успел обзавестись собственным кустарным бизнесом: Бульд со Старым возили горькие сигареты в Белоруссию и в Украину, наваривая триста процентов с продажи, Президент торговал унитазами, а Бёрн вместе со своей тетей взял средства у частников под расписку и на эти бабки запустил серию шампуней. Шампуни эти, кстати, были неплохие, «Ландыш» закупался по оптовой цене, переливался в овальную бутылочку «Импульс. Сексуальные локоны» и продавался с наценкой.
В общем мы как могли вкладывались в производство, и с деньгами у нас было совсем туго. Больше всех свободных средств было у Старого, но

и он на прошлой неделе купил свою первую машину – зеленый москвич 2140. Так что отдать порядка двадцати тысяч долларов за рекламу на телевидении было почти неподъемно.
– Решаем, парни, – подвел итог Президент. – Давайте голосовать.
Бульд поднял руку, Бёрн тоже, Старый, поколебавшись, присоединился. Бегущую строку показали два раза: в среду, и в пятницу, а в субботу ярмарку посетило тридцать тысяч человек.

опускаться, но недостаточно быстро. Бёрн видит зубья впереди, зажмуривается. Секунда, и они вонзаются нам прямо под бампер. Весь низ срубает молниеносно – машина будто из масла, мы подлетаем кверху и перелетаем на северную сторону. Удар кажется несильным, Бульд, уже без очков, пытается машину поймать, только на чем ее ловить, диски-то пополам. Смотрит на него Бёрн и вдруг выключается, сознание потерял. Очнулся – уже на мосту стоит, отряхивается, рядом Бульд смотрит на свои поломанные очки, Михеич что-то жует.
– Мне зубы поломало, – говорит. Начал выплевывать, а там зубы вперемешку со стеклом лобовым. Тринадцать штук выплевал.
Смотрим на другую сторону Невы, Волга фискальная разворачивается и что было мощи гонит обратно по Литейному проспекту.
– Отлично, пистоль зато у нас! – прокричал им Михеич.
Бульд посмотрел на свой Мерседес и заржал.